посвящается героям,
открывшим Антарктиду
01.01.1820.
В середине восемнадцатого века Британский мореплаватель Джеймс Кук совершил кругосветное путешествие, чтобы изучить южное полушарие и узнать, есть ли там земля. Он доплыл до семьдесят первого градуса южной широты, решил, что дальше ничего нет, и уплыл. За это мы все его ненавидели. Если бы Кук мыслил чуть шире, то он бы понял, что это не конец и нужно продолжать путь. И сейчас он плыл бы навстречу смерти, а не мы. Кук просто сказал, что там ничего нет. Как же он ошибался. В тех местах находится слишком много всего. Боль, отчаяние, слёзы, кровь, страдания, молитвы и жизнь. До сих пор для меня остаётся загадкой, как столько всего уместилось в том несчастном клочке льда.
В феврале уже уходящего года царь издал указ о проверке теории Кука. За это мы почему-то должны были быть ему благодарны. Летом два шлюпа, «Восток» и «Мирный», отплыли от берегов России и устремились куда-то туда, где ничего не должно быть. Мы часто задавали себе вопрос: если бы царь знал, куда он нас отправляет, если бы он понимал, что может потерять целых два корабля с командой, если бы он жалел семьи тех, кто замерзал насмерть, то стал бы подписывать указ? Стал бы царь чаще смотреть на жертвы своих действий? Какой-то молодой парень обещал, что как только он вернётся, то придёт к нему и лично задаст эти вопросы. Не знаю, спросил ли. Я его не видел уже много лет.
Сначала всё начиналось как обычное плаванье. Обычная морская рутина, карты по ночам, когда никто не видит, да и мечты, которые никто никогда не воплотит. Потом месячная остановка в английском порту. Таскали ящики с провизией и всяким важным хламом. В перерывах между погрузками смотрели на иностранные корабли, и каждый говорил, на каком хотел бы побывать. Во время одного такого разговора к нам подошёл капитан. Звали его Михаилом. Около тридцати годков было парню. Многим из команды он в сыны годился. Он оборвал одного из рассказчиков громким хлопком в ладоши и сказал, что пора продолжать грузиться. Все было начали расходиться, но кто-то из команды крикнул ему: «Капитан, вот на каком из тех кораблей вы хотите побывать?» Михаил задумался. Окинул взглядом судна. Потом посмотрел на нас. Поправил ворот. «Я бы хотел побывать там, где не побывал Кук, а до этих посудин мне дела нет», - произнёс он и куда-то ушёл. Мужичок, задавший вопрос, пробурчал, что капитан просто не разбирается в кораблях и поэтому увильнул от ответа, но всем стало понятно: если Михаил выпадет за борт и его унесёт за много миль от нашего шлюпа, он доберётся до своей цели вплавь.
В таких путешествиях, как это, проще всего тем, кто вышел в море сотый раз, и тем, кто в первый. Бывалые почти не испытают эмоций. Море - их дом. Тут они свои. Зачем тратить силы на какие-то мелочи? Неопытные же не знают, что может быть по-другому. Они привыкают к боли с первого плавания, и дальше им намного легче. Труднее всего тем, кто плавал раньше на торговых судах. Они думали, что просто уплывут на недельку-другую и вернутся, они думали, что молиться им в плавании не придется. Они ошибались. С десяток таких морячков каждую ночь молились богу и просили не отнимать у них жизнь. Однажды я услышал, как один парнишка ночью просил бога забрать его пальцы, но вернуть домой целым и невредимым.
Последняя остановка была в Бразилии. Нужно было снова наполнить трюмы. Я таскал ящики в одиночку, даже если они были слишком тяжёлые. Я очень любил море, но не любил моряков. Мне не понятны их развратные шутки, тяга к алкоголю, глупые клички. Почему нельзя звать человека просто по имени? Почему нужно обязательно его как-нибудь прозвать? Сиплый, Ворчун, Трескач, Аристократ, Балабол, Королевич, Шулер. Всё это звучало вместо имён. Меня прозвали Молчуном, потому что чаще всего я просто стоял рядом и слушал. Я очень любил своё имя и пытался протестовать, но бесполезно. Поэтому я волочил тяжеленный ящик по трапу один, не рассчитывая на помощь. Вдруг ящик стал охотнее ползти вверх. Я ничего не понимал, пока не услышал ругательства у себя за спиной. Кажется, кто-то его толкает сзади. Подняв груз на борт, я обошёл ящик, чтобы сказать «спасибо», но «спасибо» говорить не пришлось. Там никого не было. Я вертел головой, ничего не понимая. Вскоре я забыл об этом случае.
Очень трудно осознавать, что всё может измениться за одну ночь. Был уже поздний вечер, и некоторые члены команды отходили ко сну, но большинство расселись вокруг чьей-то койки. Удивительно, как такое большое количество человек могут умещаться вокруг одной кровати и при этом конфликтовать по любому поводу, но не из-за нехватки места. Может это была крепкая дружба, а может всем было плевать на комфорт, и они хотели просто поиграть в карты. Шла уже четвёртая партия. В игре остались трое: Борода, Пробка и Спичка. Как ни странно, их клички запомнились мне лучше, чем имена.
– Вот так вот! Съели, дармоеды! – крикнул самый рослый из них и засмеялся что есть мочи.
– Да ты мухлевал всю игру! - обиженно проговорил щуплый паренёк, сидевший напротив него.
– Ага, ты всю игру обманывал нас, – закивал головой лысый матрос, сидевший рядом с щуплым. – Ты это…, – он задумчиво поводил глазами по комнате, – шулер! Вот ты кто.
– Не, братцы. Тут всё честно было, – рослый встал и почесал бороду. –Эй, молодой, подойди сюда.
Матрос, стоявший немного поодаль от меня, подошёл к рослому. Тот облокотился на его плечо.
– Организуй-ка нам покушать чего-нибудь: солонины, галетов. Выпить захвати.
Матрос кивнул и удалился из общей толпы. Остальные затеяли новую партию. Борода опять выигрывал, а остальные возмущались. Я не знаю, как он попал сюда. Но моряком он был славным. Знал, что нужно делать при качке, узлы хорошо вязал, правда, заносчив он и клички всем давал, поэтому мне не нравился. Двое других, Спичка и Пробка, его друзья. Они знакомы уже много лет. Спичка щуплый, но умный. Пробка с точностью наоборот. Они все славные ребята, но почему-то постоянно бедокурят. Как-то они сливали ром из бочек, чтобы продать его в порту Англии. Когда услышали, что кто-то спускается в трюм, они залезли в бочки и просидели там около часа. Вечером на общем сборе капитан вывел троицу перед всеми и сказал, что если кому-то в этом плавании не будет хватать рома, то могут смело отбирать у этих троих. После собрания они спросили: «Как вы узнали, что мы сливали ром? Мы же долили в бочки воды, и количество жидкости не поменялось». Михаил усмехнулся и сказал: «Вы когда в бочки залезли, зачем ром пили? От вас за версту несёт». После этого случая они капитана обмануть не пытались. Только в карты чуть-чуть играли. Но «чуть-чуть» не считается, верно?
Парнишка вернулся с двумя мешками в одной руке и тремя бутылками в другой. Все встретили его овациями. Он разлил всем в стаканы спиртное, раздал галеты с солониной и почему-то направился ко мне.
– Илья, тебе налить? – спросил он, протягивая стакан.
Я не слышал своего имени уже много недель, поэтому смог вымолвить лишь:
– Спасибо, но я не пью.
– А чего так?
– Со здоровьем проблемы.
– Здоровье – это святое! За твоё здоровье! – он поднял стакан и опустошил его.
Я так и стоял в ступоре. Матрос уже собирался уходить.
– Откуда ты знаешь меня?
– Мы с тобой уже больше трёх месяцев вместе плывём, ты чего?
– Но откуда знаешь имя? Обычно всех зовут по кличкам.
– Брехня эти клички, мне не нравятся.
Он ушёл. Я остался сидеть на кровати, пропитываясь к нему уважением. Не думал, что на этом корабле такое возможно. В ту ночь я впервые увидел человека в команде, и у меня впервые мёрзли пальцы ног под одеялом. В ту ночь изменилось всё.
Мороз крепчал с каждым днём. Мы всё медленнее плыли, лавируя между льдинами, и всё чаще попадали в штормы. Качка была настолько сильной, что один раз кто-то не удержался и повалился за борт. Благо, Борода успел схватить его за шиворот. Всё-таки есть польза от этого громилы. Все уже не были так бодры, как раньше. По вечерам стали слышаться первые молитвы, в карты стали играть реже, и у всех появилась одна общая мечта - вернуться домой. Наш капитан почти не говорил. Лишь кричал команды и изредка собирал нас, чтобы подвести итоги дня или ещё чего-нибудь. Мы стали видеть его реже. По Михаилу было видно, что он начинает жалеть обо всём, но себе в этом не признаётся.
Как-то мне не спалось, и я вышел на палубу. Впервые за несколько дней не шёл снег. Я ходил по кораблю, смотрел на проплывающие мимо льдины и думал о своём. Никогда тут не было такой тишины. Не было ни шумных моряков, ни бурана. Наверное, это была последняя тихая ночь.
Я почувствовал сонливость и отправился спать. Когда я шёл к койкам, то встретил капитана, курившего на лестнице.
– Почему шляешься так поздно?
– Виноват, капитан. Уже направляюсь в постель.
– Ну, направляйся.
Я, было, пошёл дальше, как вдруг он меня окликнул.
– Илья.
– Да, капитан?
– Скажи честно, ты веришь, что мы вернёмся домой? – спросил он медленно, покусывая папиросу.
– Конечно, верю, отчего нам не вернуться? – быстро произнёс я.
– Погода ухудшается с каждым днём, чем дальше мы плывём, тем больше льдин. Я не уверен, что нам стоит продолжать плыть.
– Конечно, стоит! Ведь указ издан.
– Указ – это просто бумажка, а ваши жизни – это Россия.
Повисла тишина. Я не знал, что ответить. Меня до глубины души тронули его слова. Я вдохнул и сказал:
– Капитан, говорю вам от лица всей команды. Мы все готовы плыть хоть на край света. Все бодры и веселы. Все хотят дойти до цели. Все верят вам.
Он прищурился и посмотрел на меня. Михаил понимал, что я вру, но виду не подал.
– Верят? Ну ладно. Иди спать.
– Так точно!
Когда я вернулся, то заснул мгновенно. Столько лжи за раз для меня было слишком много. Об этом разговоре я никому не говорил. Капитан тоже.
До нового года оставалось часов шесть. Была несильная метель и какая-то часть команды подметала палубу. Остальные сидели всё у той же кровати и играли.
– Эй, Спичка! Положи карту на место.
– Да не брал я ничего!
– Клади давай, я всё видел!
Спичка закатил глаза, вытащил из рукава карту и положил её на стол, недовольно хмыкнув. Теперь все носили телогрейки с длинными рукавами, поэтому пихать карты в рукав стало гораздо проще. Это была уже седьмая партия на этом часу. Долговато сегодня играют.
– Эх, скучные вы стали. Играть неинтересно, – сказал Борода, бросая карты на постель. – Нужно как-то игру освежить, новичка добавить, – он осмотрел всех взглядом. – О! Побегушка, давай к нам.
Парень, который звал меня по имени, помотал головой:
– Неа, я не умею.
– Жаль. Тогда сбегай, принеси нам чего-нибудь съестного.
Он кивнул и вышел из комнаты.
Борода вновь просмотрел ряды матросов. Его взгляд остановился на мне.
– Молчун! Иди-ка сюда. Будем тебя играть учить.
Я думал уже отказаться, но всеобщее ликование взбудоражило меня, и я подошел к кровати.
– Играть умеешь? - спросил Пробка.
Я кивнул.
– Отлично, раздавай!
Мы сыграли одну партию. Мне не особо понравилось, но я согласился на вторую, потом ещё на одну и ещё. После шестой партии я выругался:
– Чёрт! Пропади оно всё пропадом!
Все удивлённо на меня посмотрели.
– Надо же, Молчун заговорил! – вскрикнул Борода и залился смехом. Все дружно его подхватили.
– Теперь ты Болтун, а не Молчун, – рассмеялся Пробка позже всех.
Под общий шум, заходясь кашлем, вошёл Побегушка с мешком сухарей. Он был бледный и еле тащил мешок. Его никто не заметил, и он был этому рад. Раздав все сухари, он лёг к себе на койку и заснул, прося Бога забрать пальцы, но оставить жизнь.
До Нового года оставалось пару часов. Вся команда была на палубе и выметала снег с корабля. Все старались выкладываться на полную. Всюду слышались шварканья метёлок и ругательства от матросов. Михаил ходил между нами и подгонял каждого лично, но его мало кто слушал. Я пытался мести тщательно, но как только я сметал один слой снега, тут же появлялся другой.
– Что-то не очень он хочет выметаться, да? – послышалось где-то справа.
Это был Побегушка.
– Видимо судёнышко ему наше понравилось, – ответил я.
– Часто так в плаваньях?
– Чего? – я повернулся к нему лицом.
– Я спросил, часто ли так в плаваньях?
Я не верил своим ушам. Он в первый раз вышел в море?
– Ты что, впервые на корабле?
– Да, а что?
– Просто, не похож ты на новичка.
– Правда? Я просто… – Побегушка закашлялся, не договорив.
– Ты чего?
– Да так, ничего, просто горло першит.
Я попытался поверить.
– Слушай, а что было в том тяжелом ящике?
– В каком?
– Ну, который мы с тобой тащили.
Я вновь удивлённо посмотрел на него.
– Так это был ты?
– Я, а что?
– Куда ты потом делся?
– Никуда, просто в трюм зашёл.
Мне стало стыдно. Я критиковал их пьянство, их игру, их слово, хотя сам не лучше. Я поставил себя выше других. Считал себя опытнее их, считал себя образованнее. Но морю всё равно на твой опыт или образование. Оно просто заберёт всё, и ты станешь как все.
– Побегушка, а тебя как звать?
– Меня? Бо… – он вновь закашлялся, и слова сгинули в метели.
– Иди в каюту, погрейся немного, а то совсем как неживой.
Он кивнул и отправился в каюту.
До Нового года оставалось не более трёх минут. Нам дали две минуты на отдых и одну на празднование. Все собрались в центре палубы и ждали, когда капитан произнесет речь. Нам было весело. Погода нас, конечно, не радовала, и скоро мы вернёмся к метёлкам, но всё же нужно уметь насладиться моментом. Когда еще наступит 1820 год. Наконец-то Михаил встал перед всеми и приготовился говорить. Он поправил ворот, прокашлялся, но не успел ничего сказать. Из толпы показался Борода. Сначала он сказал так тихо, что услышали только Спичка, Пробка и я. Потом так, что услышали все. А потом он прокричал:
– Побегушка умер!
Что такое прощание? Прощание – это когда люди уходят навсегда и предупреждают об этом других, чтобы тем не было так больно. Но если человек ушёл, не попрощавшись, то можно ли его за это судить?
Борода нашёл Побегушку, лежащего на своей кровати. На подушке была кровь. У него было воспаление лёгких, и он скрывал это на протяжении нескольких недель. Побегушкой его прозвали, потому что он всегда всем всё приносил. В порту Бразилии кто-то попросил его принести яблок, и через полчаса он вернулся с корзиной яблок. Потом его попросили принести сахар, и он принёс сахар. Он всегда помогал другим и работал на все сто процентов. Он видел во мне не просто кличку, а личность. Он открыл мне глаза на моё лицемерие. Он собирался сказать мне своё имя, не успел. Но он не попрощался. Можно ли его за это судить? Нет. Нельзя.
Сегодня первое января 1820 года. Я сижу на своей кровати и пишу это в тетради, которую нашёл под матрасом у Побегушки. Я не знаю, куда мы плывём. Если смерть моего друга будет напрасной, то я застрелюсь.
02.01.1820. Утро.
Меня разбудил Спичка. Все выбегали из каюты. Я побежал за толпой. Мозг ещё не проснулся, и тело действовало инстинктивно, поэтому осознание происходящего ударило мне в голову сильнее, чем остальным. Мы плыли на огромный айсберг.
Все действовали быстро и молча. Были слышны только крики капитана, на этот раз его все слушали. Снег летел в глаза, но всем было всё равно. Все выкладывались по полной. Каждый в команде спасал каждого. Никто не жаловался и не медлил. Везде буйствовал страх, но никто не боялся. Кровь стучала у меня в висках каждую секунду, сердце колотилось как бешеное. Один метр тринадцать сантиметров. Именно столько нас отделяло от смерти. Сегодня молились все. Даже те, кто не молился.
03.01.1820.
Днём капитан созвал нас всех на палубу. Он не стал прокашливаться и поправлять ворот. Начал сразу:
– Матросы. Несколько дней назад мы лишились нашего друга и товарища Бориса Ганерёва. Это ужасно, и все мы сейчас в трауре, но нужно понимать, что мы должны сделать так, чтобы его смерть не была напрасной. Мы должны побывать там, где не побывал Кук. Мы должны собраться и просто плыть дальше.
Он ушел. Мы тоже. Никто ничего не сказал, но все всё поняли.
20.01.1820.
После смерти Бориса мы перестали играть в карты. Дело не шло. Мы пробовали один раз, но после победы Борода сказал: «Побегушка, принеси-ка нам выпить». Через две секунды он разрыдался. Я принёс ему Рома из трюма. Он вмиг опустошил бутылку. Потом, стиснув зубы, сказал:
– Я ненавижу чёртового Джеймса Кука.
–Что? – переспросил кто-то.
–Я ненавижу чёртового Джеймса Кука! – прокричал Борода. – Если бы этот сукин сын видел дальше своего носа, то сейчас он бы страдал и надрывался, а не мы. Сейчас Борис был бы жив!
Он разбил бутылку об пол. Никто ничего не сказал. Кто-то молча убрал осколки. Кто-то молча уложил Бороду спать. Кто-то молча молился.
21.01.1820.
Павел теперь всех называет по имени. Кличек больше нет. Об алкоголе, шутках или картах никто не вспоминает. Теперь остались только мечты.
28.01.1820.
Я проснулся, потому что проснулись все. Посмотрел на соседнею койку, где обычно лежал Павел. Его там не было. Около моей подушки был желтый лист бумаги. Я протёр глаза и прочел его: 2° 14' 50" з. д. и 69° 21' 28" ю. ш. Я всё понял. Медленно поднявшись с кровати, я вышел на палубу к остальным. Был штиль. Звёзды были рассыпаны по всему небу. А само небо переливалось цветами: зелёный, фиолетовый, синий. Будто бы художник пролил краски.
– Это Борис сделал, – прошептал Павел рядом. – Это он. Он помнит о нас.
Все заворожённо смотрели на небо и улыбались. Все понимали, что прошли путь не зря. Все понимали, что молитвы были услышаны. Впереди всех стоял Михаил. Он громко произнёс:
– Надеюсь, вы все прочли координаты на ваших листочках. Советую вам их запомнить, ведь это координаты того места, куда не смог добраться Кук!
