Глава пятая
Побег из плена.
План.
Кроме своих друзей в лагере я ни с кем не разговаривал – нельзя было. Но через некоторое время мы стали лучше узнавать других пленных, замечать, кто чего стоит.
Однажды подошел ко мне пожилой товарищ и говорит:
– Я знаю, о чем ты думаешь. Ты думаешь, как сделать удачный побег. Давай объединимся, нас шестеро и вас четверо. Десять человек многое могут сделать. Я знаю, ты не продашь. Подумай.
На следующий день я дал ему согласие. Так образовалась в нашем, крайнем к лесу бараке, группа с планом коллективного побега. Руководителем был товарищ, предлагавший мне побег, а помощником оказался я.
Планы были такие: в каждом бараке у стен были сделаны общие нары – площадки на высоте от пола с полметра, посредине печь-камин. Около топки всегда были дрова и дровяной мусор. Решили в углу около печки под нарами выбить две половые доски и сделать ход под пол. Под полом сделать лаз подкрыльцо. Оно было обито тонкими досками, выбить их не составляло труда. Ночью охранники ходили вокруг барака, но часто приходили пьяные и просто сидели-дремали на крыльце.
Решено было такого дремлющего удавить, отнять у него оружие и убежать в уборную. Когда все перебежим, за уборной, набросать на колючую проволоку тряпки и перелезть. Если заметят – открыть огонь.
Были распределены обязанности, каждому поручена своя работа. Три человека всегда стояли на посту, около хода под пол. Они следили, чтоб в этом углу всегда был мусор и дрова для печки. Были шумовики, были сигнальщики. На нашу долю выпала самая ответственная работа – сделать подкоп под фундамент. Мы должны вначале двое, а потом трое работать под полом.
Вначале работали только до отбоя. Как только приводили нас с работы и пересчитывали, мы сразу забегали в свою норку. Открывать и закрывать ход должна охрана. Когда мы работали под полом, остальные устраивали в бараке шум, чтоб нас не слышно было.
Инструмент у нас был – всего четыре железки сантиметров по пятнадцать. Потом еще нашли проволоки метров двадцать, протащили ее и сделали от отверстия к лазу под фундамент проволочный указатель. Человек, спустившись туда, должен ползти по проволоке.
Работа пошла. Грунт оказался слабый – песчаный. Яму под фундамент прорыли быстро. Фундамент оказался неглубоким, чуть больше полметра. И вот когда делали яму под фундамент у крыльца, у меня появился другой план: не под крыльцо делать ход, а прямо за колючую проволоку.
Барак стоял в шести метрах от нее, плюс до второго ряда проволоки полтора метра - всего около восьми. Сделать тоннель с выходом за ограждение – это трудно, но сам побег будет легче, без убийства охранников и без большого шума. Так и решили сделать.
Тоннель на волю.
В подполье стали работать трое – Рощин, Руденко и я.
Но вскоре случилось вот что: нашего руководителя и еще несколько человек на день оставили в лагере, чтоб в вечернюю смену что-то сделать на шахте. Их закрыли в бараке на замок, а охранник улегся в караульном. Наш руководитель воспользовался случаем отсутствия охраны, выбил доски около печи в нашем бараке, вылез на чердак, взял две шинели у ребят, спрыгнул с чердака, бросил шинели на колючку, по ним перелез и ушел. Пришлось руководить подготовкой к побегу мне. Все знали свои обязанности, я только координировал работы.
Тупик железной дороги, который мы строили, постепенно удлинялся. В порт на разгрузку мешков нас брать не стали, работали только на прокладке пути. Кормежка была отвратительной. Все из нашей группы заметно похудели, сил становилось все меньше. Мы думали только о побеге.
Работа с подготовкой у нас шла нормально. Место для тоннеля было выбрано удачно. Первым всегда шел я, за мной Рощин, за Рощиным Руденко. Я, лёжа, железякой пробивал тоннель и руками отгребал песок от живота к ногам. От моих ног песок забирал Рощин и отгребал к своим ногам. Третий сидел в колодце у фундамента и разбрасывал песок под полом. Мы все были соединены сигнальным шнурком. Сигнал поступал сверху, из барака. Там около окна лежал на нарах товарищ с концом шнурка в руках. Второй конец был петлей одет на шею нашего последнего в тоннеле. Дернет наблюдатель два раза – можно работать, один раз – заканчивай работу, три раза – опасность, непрерывные рывки – тревога. У нас шнурок был привязан к ногам. Если сигнал сверху появился, он немедленно дойдет до меня. Работали так каждый день, иногда по нескольку минут. Иногда хорошо шло, а иногда только заскочишь туда – вдруг тревога, приходится выскакивать. Жутко утомительное дело было.
Наш связной внимательно наблюдал за тем, что происходит в бараке и около него. Тоннель наш мог ведь и обвалиться. Он был нешироким, только чтоб мог пролезть человек. Вначале хотели пробивать его на глубине фундамента, но убедились, что это невозможно – песок осыпался и заваливал тоннель. Помогла нам естественная корка почвы с спрессованной с глиной и корнями травы. Песка на глубине было всего сорок сантиметров. Вот до этой корочки песок обваливался, а выше держалось. Пробивать на небольшой глубине тоннель было рискованно. А что сделаешь? Жить хотелось – делали. Каждую минуту грозил обвал.
Правда нас, военнопленных, на заросшие травой площадки между бараками и ограждением не пускали, но охранники там ходили днем, а в особенности ночью. Ходили они всегда по одной хорошо утоптанной тропке. Но если бы охранник надумал пройти возле окна, он обязательно бы провалился ногой в тоннель. Свод держался на честном слове.
В мирное время на такой поступок никто бы не пошел, а мы шли, надеясь на авось. Нас так или иначе ожидала смерть, поэтому надо было действовать любыми путями.
А тут еще нагрянула одна беда. Лагерное руководство решило перевести наш лагерь на четвертый этаж шахтного здания. Стали уже гонять группу на подготовку.
До перевода оставались считанные дни. Удалось нам узнать время переезда – следующее воскресенье. В нашем распоряжении оставалось пять дней. Пройдено тоннеля было около 5 метров. Если раньше мы работали только до отбоя, боялись, что услышат и продадут нас, тут решили работать и ночью. Приходилось нашим в бараке громко разговаривать, ругаться, даже драться, чтоб шумно было.
На ребят стали жаловаться начальству, что нет покоя ночью, такие-то товарищи не дают спать. Двух наших водили к начальнику лагеря, избили и пригрозили им, что если будут нарушать покой, их спишут. Пришлось шуметь другим. К этому времени наша группа увеличилась еще на шесть человек.
Сбитая пешка.
Однажды, по дороге с работы в лагерь, был совершен побег. Дорога шла по небольшому мостику через овраг. Один пленный из второго барака прыгнул под него. Охрана не заметила. Мы тоже.
В лагере стали нас пересчитывать, несколько раз считали. Охранники ничего не сказали, распустили всех по баракам. А нас поджимала своя подготовка - полезли в подполье.
Я только сделал несколько скребков, сверху сигнал – тревога! Бросив все, выскакиваю из норки, а в бараке уже охранники. Около нар, где лаз, стоят стеной наши ребята, руками за спиной показывают мне место, а охрана дубинками всех выгоняет. Я все же успел незаметно подняться.
Тут я сделал громадную ошибку, не замаскировал лаз. Он был виден, если заглянуть под нары. Одежда и волосы у меня были в песке, один из наших подбежал и отряс меня. Надежда была только на старшего по бараку. Он должен выходить из помещения последним. Видимо, он смог отвлечь охранника – тот ничего не заметил.
Нас опять стали пересчитывать, и в это время двое охранников поймали сбежавшего и привели в лагерь. Только тогда я узнал, что был совершен побег.
Привели его, поставили перед нами. Долго били. Избили и нашего Ивана, его всегда сильно били ни за что, ни про что. Пришел начальник лагеря и из пистолета пристрелил беглеца. Убил человека, не моргнув глазом, как будто пешку с шашечной доски сбил. Нам сказал через переводчика, что всем, кто попытается сбежать, будет то же самое.
Не было у нас ни сил, ни настроения, а делать свое дело надо было. В эту ночь тоннель опять немного продвинулся вперед.
Продали!
Ждать хорошего нечего, надо действовать быстрее. Уже четверг, осталось два дня до воскресенья. По замерам пройдено у нас около восьми метров. Ночью собрали совещание. Все за то, чтобы бежать в пятницу, а в случае опасности или предательства немедленно принимать меры, вплоть до убийства.
Но меня мучило вот что: мне показалось, что тоннель идет не под прямым углом к стене барака. А вдруг выход из него окажется между рядами колючей проволоки или внутри лагеря? Все дело и люди будут погублены. И к вечеру я решил побег отложить еще на сутки и продолжить тоннель. Очень рискованно это было, но нужно было все проверить и действовать наверняка.
Пятница прошла незаметно. Прибыли в лагерь, залезли в подполье. На всякий случай мы на нарах накрутили разных тряпок и бросили на них шинели – как будто под шинелями спит человек. Так мы всегда делали.
Около двенадцати часов ночи – неожиданный сигнал тревоги. Сразу мысль: продал кто-то! Я вылез из тоннеля, через щели был виден свет в бараке. Такого ночью никогда не было. Вылезать нам нельзя.
Оставалось одно – скорее пробить отверстие наружу и уйти из лагеря. Я принялся за работу. Образовалась маленькая дырочка, в нее стал поступать воздух. Расширив отверстие, я задохнулся от свежей струи и обессилел. Под грудью у меня все было завалено грунтом. Руки не действовали. Сзади подгонял Рощин:
– Быстрей, быстрей, быстрей!
А я сделать ничего не могу. Он попытался меня вытащить за ноги, но не смог. Он вылез из тоннеля, вместе с Руденко стал слушать, что делается в бараке. А там пришла проверка – все ли спят. Вспомнили охранники про жалобы на шум по ночам. Два охранника-эстонца пошли смотреть по нарам. Пришлось нашему старшому разворачиваться и придумывать что-то. У нас один паренек немного владел эстонским языком. Старшой через него намекнул им, что хочет что-то важное сказать. И разговаривал с ними около часа, отвлекал, чтоб всех подряд осматривать не стали. И у него получилось. Потом ребята мне рассказывали, что старшой собирался уже и в полицаи, и о девчонках разговор заводил.
Я же за этот час и умирал, и прощался со всеми, и ждал собачьей смерти. Думал: вот сейчас полезут в тоннель, найдут, пальнут в задницу или похоронят живьем в этом тоннеле.
Когда очухался, попытался отгрести песок. Ногами почти перекрыл тоннель песком, зато туловище стало свободно поворачиваться, а я все спешил пробить отверстие побольше. И в это время дали отбой тревоги. Пришел Рощин, убрал песок и рассказал мне все. На радостях я решил: во что бы то ни стало, этой ночью закончу тоннель. И закончил. На рассвете пробил большое отверстие, оно оказалось как раз за внешним ограждением. Я перекрестился – да, да, комсомолец, а перекрестился! Оказалось, тоннель пробили косо, сместились метра на три. Как хорошо, что я на сутки задержал побег…
Массовый побег.
Сначала решили выходить группами по десять человек. Потом остановились на мелких группах по три-четыре человека. Скрываться в лесах большой группой опасно. Сразу заметят, да и уничтожить нас легче сразу всех, а так, может, кто и останется в живых.
Эта августовская суббота для нас была особенной. Подготовка прошла успешно. Совпало еще вот что: как раз 28 августа год тому назад, в 1941, мы прорвали фронт и ушли в леса. Сегодня мы прорвем фашистскую неволю. Хорошо бы попасть к своим, к партизанам. Оставалось только ждать ночи.
Наблюдатель у окна следил за каждым шагом охранника, который ходил вокруг барака. Успех побега зависел от верхнего и нижнего сигнальщика. Верхний сигнальщик был постоянный, нижний – каждый по очереди: один бежит, другой ему внизу сигналит, когда можно вылезать из тоннеля.
От тоннеля до первых берез решено было проходить ползком. От берез подниматься на ноги и бежать. Весь состав разбит на три группы. Первая группа должна бежать вправо, вторая прямо, третья влево. Двигаться только ночью, ни в коем случае не показываться населению. На эстонцев не надеяться, что укроют - найти своего трудно. При встрече с кайтселийтом вступать в рукопашную – все равно продаст.
Наша группа из четырех человек уходила первой. Мы трое были готовы, а вот Иван Персианов молчал, его била дрожь. Я стал его успокаивать:
– Тебе надо обязательно бежать. Через две-три недели ты загнешься. Никто тебе здесь не поможет и не защитит.
Но он говорил:
– Нет, ребята, я не пойду с вами, возьмите мой котелок, он у меня хороший, возьмите мою шинель, я уж умирать буду здесь.
Я ему в приказном порядке сказал:
– Пойдешь за нами!
Спустились вниз, я в тоннель, Рощин – за шнур. Через несколько минут поступила команда. Я высунул голову, стал подниматься на ноги. Плечами немного вывернул верхнюю корку земли. Легонько уперся руками в грунт и выполз из земли. Но не пополз, сбросил ботинки и босым побежал к лесу.
Около первых березок залег и стал наблюдать за Рощиным. Появился и он, добежал до меня, залег. Появился охранник, он тихо прошел вдоль барака и исчез за углом.
Вылез Петька и побежал в другую сторону, спутал ориентиры-березы. Мы все же встретились и стали ждать Ивана. Кто-то появился, побежал в другую сторону, не к нам. Присмотрелись и поняли, что это не Иван. Подождали, пока выйдут еще двое. Ивана не было. Он все-таки не решился бежать…
Так в ночь с 28 на 29 августа 1942 года был совершен массовый побег из лагеря «Эстифосфорит». Сколько пленных убежало, я не знаю, но не меньше двадцати и не больше тридцати человек.
Снова леса.
Нам нужно было, как можно быстрее, отбежать от лагеря. Напрягали последние силы и бежали. Помню на нашем пути первый огород. С какой жадностью мы уплетали брюкву! Она была еще небольшая, не больше килограмма. В детстве мне мать говорила, что много брюквы есть нельзя, может заболеть живот. Я стал предупреждать ребят, чтоб больше одной не ели. Но мы были сильно истощенные и голодные, не могли сдержаться, съели по нескольку штук. И ничего у нас не болело, организм уже ко всему привык.
Подкрепившись овощами, мы бежали все дальше и дальше. Пробежали несколько хуторов, начался лес. Почти рассвело, бежать дальше нельзя. Лес редел, впереди виднелся жилой дом, по бокам поля. Наткнулись на поленницу дров, вокруг нее было много сучков. Натаскали их к поленнице и под ними укрылись. День провели удачно, никто нас не побеспокоил. Двигаться решили на восток. Около старой границы жило много русских. Так хотелось добраться до них, но не удалось.
Бродили мы по лесам и хуторам до 14 сентября - шестнадцать дней. Срок не маленький и не большой, за этот срок многое можно сделать. Можно и в Россию перейти, но мы не сумели. Видимо, крутились около одного места, всего-навсего отошли от Таллина на тридцать пять километров. Приборов у нас не было, местность не знали. Попали в заболоченные, малопроходимые места.
Научившись добывать съестное, мы стали быстро поправляться. Стащили пустую банку литров на пять и набирали в нее молока из фляг, которые крестьяне на ночь в колодцах оставляли. Картошки было полно на огородах. Начистим картошку, накрошим в банку и варим. Молочный суп укреплял нас. Бывало доставали и хлеба.
Потерялся и нашелся.
Стемнело. Мы зашли в хутор и навстречу попался эстонец, заговорил с нами. Мы молчали. Он, видимо, понял, что мы военнопленные и бросился от нас бежать. Через несколько минут мы услышали погоню, по топоту – человек шесть-семь. Когда подбегали к лесу, они начали стрелять, но нас не видели, бросили преследование, наверное, были плохо вооружены и побоялись ночью нас ловить.
Пока бежали, потеряли Руденко, а кричать ведь не будешь. Побежали дальше и пробежали километров шесть. Наступал день, надо было где-то искать место спрятаться. Были рядом с болотом и нашли там копну сена. Подошли и увидели, что сено сметано на жердях и с трех сторон защищено досками, а рядом, крытый тесом сарай. Добрели до сарая, сели на жерди. Сашка взял охапку сена сделать подстилку, зашумел немного. Банку с едой мы не бросили. Расположились на жердях поесть, разговаривали шепотом. Стало почти светло, мы осмотрелись, убедились, что близко никого нет, заговорили громче. Вдруг зашумело сено. Мы насторожились, спрыгнули, и сверху, со стога слышим голос Петьки:
– Не бойтесь, не бойтесь – свой!
Он, все слышал, убедился, что это мы и спрыгнул к нам. Мы снова были вместе. Я спросил его:
– Почему ты отбежал от нас?
Он ответил:
– Я думал, палят из автомата, боялся попасть под очередь.
Я больше ничего не спросил, но с этого момента я на него не стал надеяться. Парень хороший, но мне все казалось, что он думает больше о себе. «Троица» пошла дальше на восток.
Побоялись выдать.
Много всякого за это время с нами произошло. Однажды, всю ночь шли, а на день надо было искать укрытие. Местность густонаселенная, через каждые полкилометра домик-хутор. Обычно самое удобное место – сеновал. Подошли ко двору, а там залаяла собака. На сеновал не попасть, укрылись на чердаке бани, которая стояла далеко от дома. Сорвали две доски и залезли. Собака еще полаяла и успокоилась.
Во двор вышел хозяин, стал кормить лошадь. Собака все лаяла в нашу сторону, подбегала к бане – звала хозяина. Небольшая такая собачка, беленькая, на лайку похожа. Хозяин на нее внимания не обратил, ушел со двора. Вышла хозяйка, собака ее давай к бане звать. Женщина тоже не сообразила, делала свои дела - подоила коров, подготовила их к выпасу.
Когда солнце было уже высоко, из дома появились двое детей, мальчик и девочка. Первая забава у них была собака. Она их встретила, закрутила хвостом, побежала к бане, стала лаять. Ребята сразу сообразили, что она на кого-то лает. Мальчик заметил дыру под крышей и полез наверх. Не убивать же его. Я решил выйти, как будто я тут один.
Он уже высоко залез, я схватил его за руку, чтоб не упал, он заорал. Девчонка тоже испугалась и побежала во двор. Я стал мальчишку успокаивать. Подбежала мать, за ней плелась старуха. Я спустился вниз, а собака стала хватать меня за что попало.
Вдруг старуха по-русски говорит мне:
– Ты бежал из лагеря, да?
– Да, да, бабушка, отведите собаку, все расскажу.
Бабушка успокоила молодуху и ребят, отвели собаку в конуру. Бабка посмотрела на меня с жалостью, взяла за руку, повела в хату.
Я ей сказал, что сделал побег из лагеря и пробираюсь на Родину, прошу помочь. Когда придут наши, отблагодарю вас. Наши уже отбили немцев от Ленинграда и теперь наступают, скоро будут у вас.
Я тогда точно этого не знал, сказал наобум, но оказывается, все почти так и было. Только наши еще не наступали, а трепака немцам дали крепкого под Ленинградом. В Эстонии они тоже зашевелились, стали отнимать работников-военнопленных у эстонцев и отправлять их в Германию.
В это время пришел хозяин, стали они вместе с женой ругать бабушку, что меня привела. Хотел он в полицию меня отвести, а я опять про наших:
– Если он отведет меня в полицию, с ним будет то же самое, когда придут наши, а они будут у вас скоро. Я ведь не один. Мы можем сделать и кое-что посерьезнее.
Он испугался. Понял я, что от положения на фронте зависела наша судьба. Когда там, на фронте, будет перевес в нашу сторону, здесь, в тылу разговор с нами будет другой и отношение другое. В дальнейшем, оно так и получилось.
День я провел в этом доме. Мне дали помыться, переодеться, накормили и с собой дали две булки хлеба и сала. Я все спрашивал бабушку о партизанах, но она ничего не знала.
Как стемнело, я мимо бани прошел к лесу, ребята за мной. Никто за нами не гнался. Хозяин побоялся нас выдать.
Мародеры.
Шли мы в сентябре, ночи уже были холодные, под открытым небом спать холодно. Старались ночью двигаться, а днем отдыхать. Одна ночь выдалась холодная. Пройдя километров пятнадцать, утром, мы подошли к хутору. Осмотрев его, решили дневать на сеновале. Собаки не было. Забрались удачно, укрылись сеном и уснули. Я дневалил первый. Рядом с сеновалом был хлев, в нем две коровы, лошадь, куры. Под сеновалом стояла лошадь, к сену был устроен лаз. Мы спрятались в верхней части, под козырьком, чтобы нас не заметили, если полезут за сеном.
Рассветало, ребята спали. Из дома вышла женщина, открыла курятник, выпустила кур. Пошла в хлев к тому лазу, по которому мы забрались. Я разбудил ребят, приготовились к встрече. Она полезла на сеновал, спустила вниз охапку сена, спустилась сама. Нас не заметила. Вскоре меня сменил Саша, а я заснул крепким сном.
Часов в одиннадцать меня разбудили, Сашка говорит:
– Тревога! Смотри, что во дворе.
Я смотрю, а к калитке привязывает лошадь кайтселийт с желтой повязкой. Из кошевки выскочил второй, тоже с повязкой, со свертком в руках, и направился во двор. В дом не стал заходить, пошел в хлев. Сашка говорит:
– Пропали!
Было похоже на это. Неужели выследили, сволочи? Но мужчина залез на сеновал, бросил в сено сверток и вернулся обратно. У нас немного отлегло, но он же скоро опять придет. Узел бросил, наверное, хочет спрятать от жены.
Бежать рискованно, место открытое, лес редкий. Нет, до темноты нельзя идти. Залезли дальше в сено, проползли под коньком крыши почти до середины сарая. Прежде, чем спрятаться, Руденко спустился к свертку и рассмотрел его. Руденко вообще очень смелый, все делает спокойно, без страха. И тут решил проверить, что он спрятал. Оказалось: платье, белье, туфли, жакет. Целый узел женской одежды. Сволочи, наверное, убили женщину, а одежду забрали. Петр завернул все так же и оставил на месте.
Последним на посту остался Руденко. Договорились так: если хозяин будет рыться в сене и обнаружит Руденко, он должен говорить, что один. Ждать долго не пришлось, хозяин через полчаса явился. Проводил друга, который уехал на лошади, а сам пошел на сеновал. Петька успел сделать пробку из сена перед собой и шепнуть нам, что хозяин лезет.
Он залез, стал искать место, где спрятать узел. Долго копался в сене, играя у нас на нервах, но ничего не заметил. В этот день у нас был плохой отдых, но кое-что мы и тут для себя сделали. Руденко увидел, где несутся куры, и взял яиц, а из сарая набрали сумку картошки. Как стемнялось, тронулись дальше.
Вот так полакомились!
С едой мы устроились хорошо, всегда были сытые, быстро стали поправляться, набирать силы. Правда, хлеб доставать было очень трудно, а остальное не составляло труда, ведь была осень. Овощи были и на огородах, и во дворах, и в сараях. Молоко ночами брали из колодцев, находили и яйца в курятниках. А вот хлеб приходилось просить, ожидая всего, вплоть до пули.
В Эстонии у крестьян было много ульев, и вот в одном дворе мы решили снять мед. Руденко заверил, что знает, как это делается. Залезли в пасеку - он подошел к улью, давай орудовать. Наковырять-то наковырял, а меда не вытащил. Бросил все и убежал, а на следующий день стал неузнаваем, лицо распухло от укусов. Искусаны были и руки. Около суток ходил, стонал. Так мы и не попробовали медку.
Ночевать и дневать пришлось в лесу. Ночью наварили каши, наелись, а днем отогрелись на солнышке. Были уверены, что обязательно пройдем к своим. Уже приспособились, осмелели, стали часто рисковать. Целью было пробраться к русским или найти партизан. Партизан найти нам так и не удалось.
Эстонцы народ своеобразный - выжидали, как дело на фронтах пойдет, кто верх возьмет.
Несмотря на все обстоятельства, я до сих пор думаю, что у нас тогда, пройти к нашим, к русским, была возможность. Нужно было быть смелее и осторожнее. Да и видно, судьба наша такая.
Встреча со своими.
В лесах Эстонии было очень много нашего русского брата, ведь целый военный корпус здесь был разбит на части. Кто пленен, кто убит, а кто и остался в лесах. Некоторым удалось пройти к своим, на большую Русскую Землю - об этом каждый русский военнопленный мечтал. С такими мечтами и пробирались мы в Ленинградскую область. А вот почему именно туда, именно на Ленинград мы стремились? Когда распустили нас при прорыве фронта под Таллином, строго-настрого наказали пробиваться мелкими группами на Ленинград. Наверное, выполняя это приказание, мы и лезли на рожон к врагу в лапы.
Сашка Рощин, ленинградец, стремился встретиться с родными. Пробивались на Ленинград, а взвесить обстановку мы не имели возможности, и не додумались, что надо забраться в дебри, непроходимые болота, леса, и понемногу партизанить своей группой. Ну что сделаешь, было еще неопытные...
Однажды мы встретились с группой наших, сколько их было, я не знаю. Встретились только с их разведчиком, молодым парнем, который рассказал нам многое, чего мы не знали. Мы попросили его принять нас в их группу. Он сказал, что поговорит с ребятами, но нас к ним не повел, сказал:
– Ждите ответа здесь.
Когда вернулся, сказал, что командир группы против того, чтоб мы объединились, говорит:
– На шиш нужны нам нахлебники и дополнительная забота, пусть идут своей дорогой.
Вот так ответили нам однополчане. Мы пошли дальше – на Ленинград.
Не получилось разговора…
В один день не нашли ничего подходящего, как спрятаться в стоге сена на опушке. Приготовили на всякий случай толстые палки, закопались в сено. Около десяти часов утра увидели, что к стогу идет эстонец. Подошел, стал его осматривать, нас не заметил. Мы попытались его окружить и расспросить обо всем, о партизанах, но разговора не получилось. Он побежал от нас, но Руденко выскочил с другой стороны из-за стога, ударил его жердиной. Удар был такой сильный, что эстонец уже больше не встал. Оттащили его в болото, забросали ветками и ушли в лес. Иначе мы не могли поступить.
Засада на мосту.
На троих у нас была одна гражданская одежда. Одевали ее по очереди. Кто был в гражданской одежде, тот ходил в разведку, доставал еду. В последний день в гражданской одежде ходил Рощин. На рассвете он пошел в один дом – попросить еды и, если получится, расспросить хозяев.
Он вернулся, принес большую круглую булку хлеба и рассказал, что эстонцы знают, что под Ленинградом идут большие бои. На его слова о том, что русские уже наступают на Эстонию, хозяева только посмеялись. О партизанах они ничего не знают.
Надо бы отойти от этого хутора подальше, но уже рассвело, передвигаться нельзя. Решили быстро искать укрытие. Нашли вывернутую с корнем березу, рядом еще одну. Мы сделали из них что-то вроде шалаша, сверху накидали сучьев. Место оказалось удобным, обзор хороший, и нас не видно. Наелись вареной картошки с хлебом и молоком, Рощин с Руденко улеглись спать, я сидел наблюдателем.
Оказывается, мы находились в трехстах метрах от шоссейной дороги, идущей на северо-восток, к Нарве. Движение по ней было не маленькое, проходили машины, лошади. Я сидел и считал, какие проходят машины, с чем, какие подводы. Думал, что хорошо бы подойти к дороге и запрыгнуть в кузов машины. Но это можно попробовать одному, а вот троих точно заметят.
Днем меня сменил Руденко. Вечером он заметил четырех кайтселийтов, идущих по дороге по направлению к Нарве. Нас это насторожило, но мы не придали этому большого значения. Думали, просто куда-то они пошли.
Стало темнеть, мы собрались в путь. Решили пересечь дорогу и лесом двигаться вдоль нее. Перешли, прошли по лесу, впереди показалось поле. Дождавшись темноты, пошли дальше и наткнулись на небольшую речку. Надо было раздеться и переплыть ее, так нет, решили выйти на дорогу и перейти мостом. Мост мы заметили, когда выжидали темноты в лесу.
Поперлись туда, к мосту. Ведь никто из нас не мог догадаться, что эти сволочи шли на охрану моста, в засаду. Мы уже перешли мост, и тут из-под него выскакивает человек и кричит:
– Стой, руки вверх!
Мы бросились бежать, он открыл стрельбу, но стрелял не в нас. Если бы в нас, повалил бы всех троих.
Сашка Рощин кричит:
– Разбегаемся в разные стороны, может, кто жив останется!
Но навстречу нам уже бежали люди, топот только слышно было. Потом они заорали и стали стрелять вверх. Сволочи эти были, видимо, опытные и не первых нас на этом мосту ловили.
Пришлось сдаться.
Вот только тут мы и узнали, что хозяин, который дал Рощину хлеб, сразу понял, что тот был не один, пошел в полицию и все рассказал. На нас устроили засаду. Так 14 сентября 1942 года мы попали в гестапо.
В тюрьме.
Вечером нас увезли в Таллин, там надели наручники - Руденко одному, а нас с Рощиным заковали вместе. Повели по городу. Шли мы улицами Таллина под конвоем эстонцев. Одни прохожие плевали нам в лицо, другие подходили и давали оплеухи, третьи жалеючи качали головой. Один прохожий шепотом сказал по-русски:
– Мужайтесь, ребята, победа все равно будет на вашей стороне.
Завели нас во двор тюрьмы, бросили в камеру. В ней мы были до 8 октября 1942 года.
Кормежка была лучше, чем в лагере. На допросах мне, как руководителю побега, доставалось больше всех. Я твердил, что сбежали, потому что умирать от голода не хотели, убивать охрану не планировали, никто нам не помогал.
Недели через две допросы прекратились. Наручники сняли, но излупили нас так, что не знаю, как мы выжили. Ждали наказания. Соседи по камере нас успокаивали и говорили, что нас пошлют в лагерь:
– Они не имеют права расстреливать. Вот когда будет разбираться немецкое гестапо, тогда другое дело. Так что у вас еще есть надежда на жизнь.
На какую? Никому не пожелаешь ту жизнь!
Рейтинг: 3 / 5
