В деревенских домах Севера всегда чисто, а особенно в домах, где есть девочки или девушки, которых заставляют поддерживать чистоту многие «наставления», что если не так, то не возьмут замуж. В старые времена жен для сыновей свахи выбирали по самым различным «критериям», в том числе опрятности и чистоты в доме. А в доме Василия была младшая сестра, правда, еще школьница, но порядок она держала идеальный. Но кроме того, формирование жилплощади избы: кухни, горницы, при строительстве было таким, что чистоту было поддерживать и не трудно – не было лишней мебели, шкафов, кроватей, другой мебели. Только лавки вдоль стен, стол, в углу полочки для икон - божницы, полка через избу – воронец, для полатей. Постели из соломы или сена каждый день выносятсяна сеновал. Такой вот сложившийся уклад. Летом молодая часть семьи и спит на сеновале.
К 1943 году в деревню из пятнадцати домов, пятнадцати семей редко в какой дом не пришли похоронки или извещения с сообщением «пропал без вести», и Василий был первым, кто вернулся, хотя и не целым, но живым. Он ничего никому не рассказывал о войне, о фронте, и где воевал. А люди, глядя на него, и так видели, что такое война и что она несет народу, в том числе и деревенским людям.
Родина Василия – Россия, точнее – север России, Архангельская область, а еще точнее – долина реки Вага, притока Северной Двины. Места в этих краях равнинные, много болот, и только около рек эти болота осушены мелкими речками и ручьями, и на них люди возделали поля и пашни. А о лугах позаботилась река, заливая их весенней водой с плодородными илами, которые вынесли весной ручьи из прилегающих к реке болот и лесов. Но главное, здесь почти предсказуемая погода. Летом день кончается, и сразу же начинается новый. Прямо скажем, жары не бывает, а к холодам приспособились и привыкли. И люди издавна поселились около Ваги деревнями по десять - двадцать домов с интервалом несколько километров вдоль по всей реке, которая от начала до впадения в Северную Двину двести с лишним километров.
На полях местные жители – вагане – сеют рожь, ячмень, выращивают картофель, другие овощи. А на лугах скот нагуливает молоко из двенадцати видов трав на квадратном метре. Цена маслу из такого молока двойная по вкусу и, наверное, по своей пользе. Дома по Ваге стандартные, как по всему северо-западу, двенадцать на шесть. Впереди ять - шесть окон, и по бокам по три окна. Все дворовые помещения для скота под одной крышей. В доме три печки: в горнице, на кухне и в избе, так что холода северные не страшны. Но о дровах надо заботиться.
Система организации сельского хозяйства в деревне довольно демократична: земли всем по количеству людей в семье. Так что жили все примерно одинаково, и раскулачивать после революции 1917-го года было некого, тем более в колхозные времена, а отсюда и ровные отношения деревенских людей между собой, ровные и традиционно уважительные.
Вот в такую деревню, в такой дом, к таким людям и своим родным, в 1943 году с фронта Отечественной войны после тяжелого ранения, на одной ноге возвращался Василий. Пароход с названием «Удачный», единственный на Ваге, довез его до пристани Шеговары, а дальше ему пришлось идти пешком пять километров вдоль той же речки. Конечно, семидесятилетний капитан парохода, в порядке исключения для фронтовика на протезе, довез бы его до самой его деревни Першта, но на пароходе кончилось топливо – дрова, и матросы-женщины должны были в течение восьми часов заправиться топливом на ближайшие шестьдесят километров дальнейшего хода по Ваге.
И Василий шел в свою деревню берегом по тропке с вещмешком за плечами, никто его не встречал, так как по тем временам и по тем краям он просто не мог о своем прибытии сообщить родным, что лечение в госпитале окончено, что он выписался и едет домой. Это расстояние он шел долго и осторожно, боясь растревожить рану протезом, но пришел, и это было неожиданностью для матери, для односельчан, для младшего брата и сестры.
В то время раненым демобилизованным фронтовикам выдавали всю совершенно новую форму, и Василий – офицером, старшим лейтенантом, вернулся к себе домой. И главное по тому времени – живой, исполнив свой долг перед большой и малой родиной. С пристани в деревню он пришел уже к вечеру, но к утру уже все знали, что вернулся Василий. На следующий день у него дома побывал председатель колхоза, поинтересовался о первоочередных нуждах фронтовика. Побывали и некоторые из близких деревенских, стараясь особенно не беспокоить так тяжело раненого человека, но на севере люди сдержанны в проявлении своих эмоций. Но близость своих родных, соседей, и мирная деревенская обстановка, совсем другая, чем на фронте и в госпитале, возвращала ему силы, и он на глазах восстанавливался к жизни.
Через несколько дней и я решил зайти в дом Василия, к его брату Коле, с которым я учился в одном классе. Зайдя в дом уже к концу дня, после работы - мы, школьники, в войну вместе с женщинами были в колхозе основной рабочей силой. Я увидел Василия, сидящего на стуле около печки, где на углях пеклись печенки из свежей картошки, так как дело было уже к осени. Мы с Колей молча присели на полу тоже около печки и Василий начал нас выспрашивать о работе, чем мы сегодня занимались, потом о школе, о том, как перебираемся через реку весной и осенью, а потом стал спрашивать о деревенских, кто ушел на фронт. Кое-что он уже знал, но спрашивал еще раз. Сначала о его сверстниках:
– А что с Володей Земских?
– Володя погиб, - докладывали мы ему. – Он был тоже офицер. Сейчас у него в деревне осталась одна мать – отец умер, а других детей, кроме Володи, у них не было. Матери одной трудно, она в годах, надеется, что, может, за Володю дадут пенсию. Питается она в основном за счет огорода, как и все, так как колхоз все сдает государству для фронта, и на трудодень мало что достается, но в основном у нее проблемы с дровами, помогают с дровами соседи.
– А что с Саней Исаковым?
– Давно нет от него письма, - говорим мы, так как в деревне все знают, что с теми, кто на фронте. В деревне немного домов и все знают друг о друге, особенно в отношении ушедших на войну.
– А что с Павликом? – спрашивает Василий у меня про брата.
– Похоронка пришло в августе 1942-го, а товарищи еще написали письмо, что он погиб в воздушном бою над городом Ржев, и описали, каким был бой, и сколько самолетов в нем участвовало. Василий опять надолго замолчал, потом спросил:
– А как живет семья Власова Якова, семье которого пришла бумага, что Яков пропал без вести?
Мы сказали, что у него осталось четверо детей и в хлеб их мама вынуждена подмешивать отруби. Он опять замолчал надолго. И мы с Колей тоже молча смотрели на угли в печке.
Изредка мы поглядывали на Василия, на его ноги, на его красивое, но бледное лицо. Одна рука у него все время была на ноге около раны, наверное, рана его еще беспокоила.
Когда некоторые печенки были готовы, он доставал их по одной, давал нам с Колей, себе тоже чистил одну, и как-то сказал:
– На фронте я часто вспоминал эту печку, и мечтал поесть из нее печенки, и вот как сбылась эта фронтовая мечта…
Больше он ничего о войне никогда не рассказывал. По окончании этой встречи мы с Колей договорились сбегать на озеро и угостить Василия ухой, он пожалел, что не сможет побывать с нами на озере, но посоветовал, рассказав о местах, где он в свое время удачно рыбачил со своими сверстниками, которых, как уже узнал, больше никогда не увидит. Таких, к сожалению, в деревне оказалось большинство.
В деревне, в своем доме с матерью, братом и сестрой он прожил около месяца, окреп, стал быстрей ходить, побывал в семьях своих погибших друзей и потом засобирался в областной центр, Архангельск, пока не замерзла река и ходили пароходы. В Архангельске до войны он закончил педагогическое училище, и думал там устроиться на работу в школе. В деревне с его ранением ходить до школы было далеко, а в Архангельске это было проще. А по приезде в Архангельск, не смотря на его совершенно небольшой опыт учительской работы, его, как фронтовика, да и мужчину, сразу назначили директором одной из школ, тем более, что в школах в войну осталось совсем мало мужчин.
С тех пор прошло много лет, и я присутствовал на минутах молчания, посвященных Отечественной войне, на многих предприятиях. Но памятнее всех были минуты молчания фронтовика Василия Охотина около печки с углями, когда он выспрашивал нас о его погибших сверстниках.
